При работе с сайтом Вы соглашаетесь с политикой в отношении обработки персональных данных.
ЦБС Ульяновска ВКонтакте   ЦБС Ульяновска на Ютьюбе
ОБратная связь
Поиск по сайту

Вы здесь

/ Kriza E. Alexander Solzhenitsyn

Kriza E. Alexander Solzhenitsyn: Cold War Icon, Gulag Author, Russian Nationalist?: A Study of His Western Reception

Доктор философии Элиза Криза довольно давно интересуется русской эмигрантской литературой, рассматриваемой в контексте исторической памяти и культурных конфликтов. В настоящее время она работает в Бамбергском университете (ФРГ), а ее учебный курс посвящен литературе в условиях диктатур и, в частности, диссидентской литературе. Преподавая ранее в Университете прикладных наук в Кобурге (ФРГ), она читала курс о правах человека и культурных противоречиях в их толковании. Кроме того, Криза была сотрудником Германо-Российского музея в Берлине, так что ее интерес к России можно считать давним. Ее новая монография посвящена тому, как фигура Александра Солженицына, писателя, историка и политика, воспринималась на Западе.

Казалось бы, солженицынская тема в США, Великобритании, Германии давно отошла на второй план. Ее восприятие западными читателями и критиками было кардинально скорректировано новыми политическими обстоятельствами: гласностью, перестройкой, распадом СССР. Попав в «нормализованный» литературный поток, то есть, оказавшись вырванным из политического контекста, Солженицын стал рассматриваться в одном ряду с прочими писателями, и интерес к нему на Западе упал. В самом деле, чтобы осилить его «глыбы», написанные довольно странным и намеренно архаизированным языком (который, впрочем, теряется в переводе), от читателя требуется немалое дерзновение. Ранее ожидания зарубежного читателя предопределялись в основном лагерной темой, и Солженицын воспринимался не просто как писатель, но как узник ГУЛАГа, оставивший о нем пронзительное повествование. Возможно, антикоммунизм Солженицына был даже важнее литературных достоинств его прозы, и поэтому биография писателя и его политические убеждения в глазах западных издателей выступали основными маркетинговыми преимуществами. Достоверной информации о ГУЛАГе при Брежневе не было как внутри СССР, так и за его пределами, поэтому публикация «Архипелага» на Западе стала прорывом. Роман воспринимался как «свидетельская литература» (witness literature), сродни воспоминаниям узников нацистских концлагерей. Даже серьезные исследователи ссылались на прозу Солженицына как на источник фактического материала, тем более что сам писатель в предисловии к «Архипелагу» заявил, что все рассказанное в книге – чистая правда.

Но можно ли считать Солженицына подлинным историографом и на этом основании безоговорочно верить всему, что он писал? Где проходит грань между литературным вымыслом и документальной правдой? Элиза Криза посвящает целую главу своей монографии прояснению этого вопроса, приводя мнение западных исследователей о том, к какому жанру следует причислить повесть «Один день Ивана Денисовича», а также романы «Архипелаг ГУЛАГ» и «В круге первом». Именно эти три текста, как наиболее полно представляющие «лагерную литературу» Солженицына, лежат в основе исследования.

Повесть «Один день Ивана Денисовича» после первой ее публикации в «Новом мире» послужила фактором десталинизации в СССР, вполне соответствуя при этом основным канонам социалистического реализма. Как пишет автор монографии, повесть отвечала задаче, стоявшей тогда перед КПСС: преодолеть чрезмерное насилие, характерное для сталинской эпохи. Левые западные теоретики называли «Один день Ивана Денисовича» новой формой соцреализма, представляющей собой «авангард марксистского ренессанса в его борьбе с прошлым» (р. 41). В отличие от «Ивана Денисовича», «Архипелаг» писался и публиковался с конкретной политической целью, четко обозначенной автором: приблизить конец тоталитарного Советского Союза. При этом он утверждал, что его роман не идеологический, а антиидеологический. Вплоть до сегодняшнего дня на Западе эту книгу многие специалисты склонны воспринимать как историческое исследование, как полновесный классический труд по истории сталинских лагерей. Однако, указывает Криза, фактические неточности и идеологическая мотивированность этого труда заставляют видеть в нем художественное произведение, а не исторический труд. Исследователь задается вопросом: если вольное обращение с фактами служит конкретным политическим целям, одна из которых заключается в том, чтобы сохранить память о погибших узниках ГУЛАГа, то зачем тогда писатель преуменьшает страдания некоторых категорий заключенных, в частности, ничуть не сочувствуя Николаю Бухарину, со странным снисхождением пишет о насилии по отношению к женщинам-узницам, недооценивает жестокости царской каторги?

«Считать ли этот труд историческим – это в значительной мере вопрос политического суждения, поскольку сама книга не соответствует минимальным требованиям историографии и содержит заявления, влекущие серьезные политические последствия».

Когда книги Солженицына появились на Западе, мало кто осмеливался критиковать их с чисто профессиональных позиций. Писателю фактически гарантировали «убежище от критики» (critical exile). Основополагающим оставался политический контекст: впервые очевидец принес на Запад правду о ГУЛАГе, он пострадал от советской власти, и к тому же его проза талантлива. Западные критики оказались в своеобразной ловушке: критиковать писателя-антикоммуниста автоматически означало бы поддерживать тоталитарный режим, им обличаемый, встать на сторону гонителей Солженицына. В лучшем случае критики высказывали дискомфорт в связи с неудобными для западных интеллектуалов антидемократическими воззрениями Солженицына, но при этом тут же оговаривались: «Кто мы такие, чтобы судить его?». Заслуга автора рецензируемой монографии в том, что Элиза Криза собрала и обобщила максимально широкий спектр мнений западных славистов, политологов, публицистов, настроенных к Солженицыну как лояльно, так и критично.

Антикоммунист Солженицын, получивший убежище на демократическом Западе, оказался антизападником, антилибералом, русским националистом и православным монархистом. Будучи неудобным для всех, и для критиков, и для сторонников, он словно испытывал их на толерантность. В этом смысле типичной была полемика двух американцев – обозревателя «The New York Times» Уильяма Сэфайра и редактора «The New York Review of Books» Джона Ленарда. Первый из них предупреждал соотечественников, что «противник нашего противника не всегда наш союзник»; по его мнению, даже оставаясь диссидентом и ярым критиком СССР, Солженицын может оказаться врагом западной демократии. И тогда антидемократизм его политических взглядов может привести к пересмотру его литературного наследия. Сэфайр призывал подходить к Солженицыну более объективно, иначе когда-нибудь его восхваление перейдет допустимые границы, пузырь лопнет, а Москва получит очередное подтверждение того, что очарование писателем было политически мотивированным. Ленард, возражая, заявлял, что «Один день Иван Денисович», «Раковый корпус» и «В круге первом» – это первоклассная литература, а что до политики, то долг любого западного правительства защищать Солженицына независимо от взглядов, которые тот исповедует.

«Дело не в том, является ли Солженицын нашим “вечным союзником”. Он человек, а не государство-нация. Дело в том, будем ли мы, заводя нашу волынку “демократических ценностей”, его союзниками, а также союзниками таких же, как он, независимо от того, насколько они обласканы прессой, бросают ли они вызов общественному вкусу, являются ли они гениальными романистами, крестьянами, “жевунами” из Изумрудного города или колумнистами».

Что же было первичным в восприятии Солженицына на Западе – его политические убеждения или качество литературы, эстетика его прозы или идейное послание, которое она несет? Самая большая глава в книге посвящена обсуждению именно этой темы. И простого ответа тут нет, потому что, как оказалось, проза Солженицына в годы «холодной войны» не воспринималась в отрыве от его общественно-политических взглядов. Вновь и вновь немецкая исследовательница возвращается к одному и тому же вопросу, подходя к нему с разных сторон: получил бы диссидент Солженицын такое оглушительное признание на Западе, если бы не подвергся на родине политическим преследованиям, или все-таки славу ему принес именно литературный талант? В частности, ученый-русист Джордж Джибиан признает, что на исключительное внимание к романам Солженицына на Западе повлияли внелитературные факторы, а статус писателя-диссидента отразился на актуальности заложенного в его прозе политического послания. В «Архипелаге ГУЛАГ» столько человеческой боли, писал этот специалист, что «только лишь технический анализ этой книги, насыщенной страданием и являющейся свидетельством гигантской исторической и национальной трагедии, был бы упражнением в бесчувствии». Но неудобный Солженицын и тут добавил противоречий, назвав сталинский лагерь страданием, возвышающим душу, школой жизни, обеспечивающей человеку духовный рост и прорыв к свободе. Кстати, с ним, безусловно, поспорил бы Варлам Шаламов, по мнению которого, опыт лагеря однозначно негативный, никакой ценности для человека не имеющий, выводящий на первый план животные инстинкты.

Криза подробно рассказывает о том, как появление Солженицына и его романов на Западе внесло смятение в стан левых политиков, и в особенности коммунистов, ориентированных на КПСС. Публикация «Архипелага» породила в их рядах не меньший кризис, чем ввод советских танков в Прагу. Смятение было настолько велико, что из левого лагеря предпринимались даже целенаправленные попытки дискредитации романа. Книга эта поставила под сомнение саму идеологию коммунизма, и западным левым пришлось изобретать способы, чтобы отделить свидетельства бесчеловечности коммунистического режима, приведенные Солженицыным, от идеи социальной справедливости, чей свет предположительно шел с «красного Востока». Будучи антикоммунистом, Солженицын критиковал политику разрядки и европейскую Ostpolitik, связанную с именем канцлера Германии Вилли Брандта и направленную на примирение с СССР и восточным блоком. Писатель заранее объявил ее провальной, а ее сторонников называл политическими слепцами. Неудивительно, что Солженицын обрел популярность среди британских и немецких консерваторов и даже крайне правых. В Германии, как известно, продолжается «битва историков» по вопросу о том, несет ли немецкий народ ответственность за нацизм или он сам является его жертвой. Правые, склонные к ревизионизму, стремятся преуменьшить вину немцев за развязывание Второй мировой войны и переложить ее на евреев и сталинский СССР. Они вновь говорят о страданиях немецкого народа, пытаются затушевать память о Холокосте и осознание немцами своей вины. Криза приводит мнения авторов, которые указывают на то, что национализм и ревизионизм, присущие этим немецким историкам и Солженицыну, во многом сходны: Солженицын тоже говорит о страданиях преимущественно русских и возлагает вину за октябрьский переворот и последующее угнетение русского народа на иностранцев и нерусских, в частности на евреев.

Криза спокойно, без эмоций и перехлестов, сопоставляет и анализирует мнение разных авторов по поводу «неудобных» воззрений Солженицына, идущих вразрез с европейскими гуманистическими ценностями. Христианско-монархические, имперские, антизападные, ревизионистские взгляды писателя пришлись ко двору действующей российской власти (в последние годы жизни Солженицын был обласкан властью и подружился с Владимиром Путиным). Но внимательные исследователи приходят к выводу, что в «Архипелаге ГУЛАГ» в отдельных описаниях лагерной жизни проглядывает гомофобия и антифеминизм писателя. В разделе «Солженицын и Вторая мировая война» автор рассуждает о писательском оправдании генерала Власова и РОА. Как полагает историк Мартин Малиа, эти места в «Архипелаге» свидетельствуют о том, что для писателя коммунизм был хуже нацизма, недаром эти фрагменты сегодня так нравятся немецким крайне правым. Например, немецкий историк Эрнст Нольте прибегает к авторитету Солженицына и ссылается на его «Архипелаг ГУЛАГ» в своем утверждение о том, что по масштабу и жестокости репрессий Гитлер в сравнении со Сталиным был «малым ребенком».

В книге обсуждаются и националистические воззрения писателя, в частности его идея о том, что русская нация пала жертвой советского коммунизма, навязанного русскому народу инородными элементами. Криза цитирует здесь слова советско-американского историка, филолога и публициста Йохана Петровского-Штерна, который пишет о консерваторах такого типа следующее:«Они называли себя русскими историками, полагая, что могут рассуждать и мыслить об истории в неком особом русском ключе. В результате они породили ксенофобский, антисемитский, имперский дискурс, который, возможно, и казался русским, но вряд ли был историческим».

Национализм ходит об руку с антисемитизмом, и эта щепетильная тема обсуждается в главе «Солженицын и еврейский вопрос». Криза пишет: «Намеки Солженицына на то, что евреи исполнили особую роль в создании советской системы террора, сыграли на руку националистам с их теориями заговора».

Многие историки, прочитав книгу «Двести лет вместе», пришли к выводу, что Солженицын «преувеличивает число евреев в советских секретных службах, значение евреев для большевизма, их роль в убийстве царя, что он преуменьшает масштабы гонений против евреев в царской России и в Советском Союзе, а также оправдывает погромы на протяжении всей русской истории». Солженицын не только склонен обвинять евреев в катастрофах, через которые прошла Россия, но и на свой лад переписывает историю, чтобы еще более явно возложить на них вину за эти катастрофы, пишет Криза. Один из ярких примеров тому – его утверждение о том, что царская семья была расстреляла по приказу еврея Свердлова. Наконец, в главе «Политическое христианство» обсуждаются христианско-монархические взгляды Солженицына, его доктрина политического устройства на основе морали, а не права, его антизападничество и критика идеи прав человека. Криза пишет, что христианский мир в интерпретации Солженицына пронизан идеологией, что позволяло писателю резко разграничивать между собой диктатуру, построенную на христианской морали, и «безбожную» диктатуру. Если второй он не терпел, то первую считал вполне допустимой.

В целом можно сказать, что на Западе Солженицын как писатель отчасти стал заложником своей биографии, а литературными достоинствами его трудов зарубежный читатель пренебрегал в ущерб их политическому содержанию. Поэтому сегодня многие его книги, особенно более поздние, оказываются невостребованными, включая те, которые сам писатель считал главными в своей творческой биографии (например, роман «Август 1914»). Достоинства же рецензируемой монографии обусловлены тем, что Элиза Криза непредвзято и дотошно отвечает в ней на вопросы, связанные с восприятием Солженицына на Западе. Она объясняет, как менялось это восприятие и как на него повлияло окончание «холодной войны»; в чем актуальность Солженицына с точки зрения этики и политики; что упустили в нем литературные критики; как его проза соотносится с исторической правдой – и, наконец, какое место занимает сегодня Александр Солженицын в мировой литературе и культуре.

Сергей Гогин

up
Проголосовали 60 пользователей.

Добавить комментарий

Plain text

  • HTML-теги не обрабатываются и показываются как обычный текст
  • Адреса страниц и электронной почты автоматически преобразуются в ссылки.
  • Строки и параграфы переносятся автоматически.
CAPTCHA
Этот вопрос задается для того, чтобы выяснить, являетесь ли Вы человеком или представляете из себя автоматическую спам-рассылку.
CAPTCHA на основе изображений
Введите код с картинки
Версия для слабовидящих
Год книги в Ульяновской области

Этапы реализации прооекта Модельные библиотеки Ульяновска



ИНФОРМАЦИЯ ОБ УГОЛОВНОЙ И АДМИНИСТРАТИВНОЙ ОТВЕТСТВЕННОСТИ ЗА РАЗЖИГАНИЕ МЕЖНАЦИОНАЛЬНОЙ РОЗНИ

Карта православных храмов Ульяновска - экскурсия по маршрутам православных святынь

Виртуальные выставки

Симбирский словарь В.И. Даля

Записаться в электронную библиотеку ЛитРес

Национальная электронная бибилиотека

Культура.РФ. Портал культурного наследия, традиций народов России

Национальная электронная детская библиотека. Бесплатная легальная еженедельно пополняемая коллекция оцифрованных книг, журналов, газет, диафильмов для детей и о детях.

Свет. Мобильное приложение. Главные книги в твоем телефоне

Литературные премии

Всероссийская акция для библиотек Подари ребенку книгу - уникальная возможность стать благотворителем


АКция ВСЕ для Победы ОНФ